Среди лиц, принадлежавших к ближайшему окружению царственных страстотерпцев, больше всего споров вызывает фигура Григория Распутина.
Григорий Ефимович Распутин родился в 1869 г. в селе Покровском Тобольской губернии. С тридцати лет после пережитого духовного кризиса Г. Распутин начал странствовать по святым местам и во время посещения Казани получил от епископа Хрисанфа рекомендательное письмо к ректору Санкт-Петербургской Духовной Академии епископу Сергию (Страгородскому). С этим письмом в 1903 г. Г. Распутин появился в Петербурге, где он познакомился с инспектором Духовной Академии и духовником царской семьи будущим архиепископом Феофаном (Быстровым), который ввел его в высшее общество и познакомил с великими княгинями Милицей Николаевной и Анастасией Николаевной (дочерями черногорского князя Николая Петровича и женами великих князей Петра и Николая Николаевичей). В доме вел. кн. Милицы Николаевны в конце 1905 г. Г. Распутин познакомился с царской семьей, и с конца 1907 г. его встречи прежде всего с императрицей стали более или менее регулярными.
Одной из важнейших причин внимания императрицы к Г. Распутину являлась его неоднократно проявлявшаяся способность облегчать страдания цесаревича при периодически повторявшихся у него приступах тяжелой болезни. Уже в 1909 г. Г. Распутин оказался в центре одного из тех громких скандалов, алкогольноKэротического характера, которые с незначительными перерывами сопровождали его до гибели в 1916 г. За предосудительное поведение Г. Распутина открыто порицали в том числе и прежде близкие к нему люди, такие, как, например, священномученик епископ Гермоген (Долганев) и будущий архиепископ Феофан (Быстров). В 1907 г. было начато следствие о принадлежности Г. Распутина к сектам хлыстовского толка.
Большая часть членов императорской фамилии, высокопоставленных сановников и консервативно настроенных общественных деятелей видели в Г. Распутине безнравственного человека, компрометировавшего Государя и династию. В царской семье все негативные отзывы о Г. Распутине, как правило, решительно отвергались и рассматривались как попытки вмешательства в ее личную жизнь. Целый ряд безуспешных попыток повлиять на императора в целях удаления Г. Распутина оказался чреват большими осложнениями для нескольких выдающихся церковных и государственных деятелей: священномучеников митрополита Владимира (Богоявленского) и епископа Гермогена (Долганева), преподобномученицы вел. кн. Елизаветы Федоровны, обер-прокурора А. Д. Самарина, председателей совета министров П. А. Столыпина и В. Н. Коковцова. В условиях глубокого политического кризиса и дискредитации монархической власти в империи группа лиц, близких ко двору и искренне преданных царю, совершила 17 декабря 1916 г. убийство Г. Распутина. Почти вся императорская фамилия фактически поддержала убийц, среди которых был вел. кн. Дмитрий Павлович, а император Николай II заявив, что «никому не позволено заниматься убийством», все же не допустил судебного преследования преступников. И до, и после смерти Г. Распутина имя его активно использовалось для дискредитации императорской России.
Личность Г. Распутина всегда вызывала интерес. Неудивительно, что в условиях современного кризиса исторического и национального самосознания в России интерес этот приобретает самые причудливые формы. Между тем после прославления в 2000 г. царственных страстотерпцев споры о Г. Распутине, о его роли в русской истории и в окружении последнего царя получили для православных христиан особое значение и требуют специального рассмотрения.
При этом необходимо учесть, что «споры о Распутине» идут в последнее время почти исключительно в беллетристике, в публицистике и в научно-популярной литературе, рассчитанной на массового читателя. В научной среде, в академических изданиях и в многочисленных монографиях, посвященных событиям и людям начала XX века, споры эти практически не отразились. Весьма показательно, что даже известные исследователи, авторы солидных трудов, предпочитают публиковать свои изыскания о Г. Распутине не в виде научных статей и монографий, а в нерецензируемых популярных сериях, вероятно не желая привлекать к этим работам внимание ученого сообщества.
В подобных условиях как «обличительная» литература, так и попытки «реабилитации» Г. Распутина основываются преимущественно на непроверенных (и часто непроверяемых) слухах, смелых предположениях и тенденциозно подбираемых свидетельствах. Происходит это отнюдь не случайно, а именно в связи с тем, что только подобная «источниковая» база позволяет создавать, по желанию, образ «сексуального маньяка», «оклеветанного старца» или даже «вождя большой христововерческой общины-партии».
Вместе с тем систематического научного анализа всей совокупности доступных на данный момент источников, касающихся Г. Распутина, не проводилось. Положение исследователя особенно затрудняется тем, что, как известно, Г. Распутин был малограмотным. Он с трудом выводил буквы на своих знаменитых «записочках», совершенно невразумительных по содержанию и выражавших только заинтересованность Г. Распутина в деле данного просителя. При этом суть просьбы в записках не отражалась. Исследователю они не дают почти никакой информации. Столь же малоинформативны письма и телеграммы Г. Распутина, которые, по большей части, содержат поздравления, сообщения о самочувствии, а также туманные изречения, допускающие различные толкования.
С прочими сочинениями Г. Распутина («Житие опытного странника» -1907 г., «Мои мысли и размышления. Краткое описание путешествия по святым местам и вызванные им размышления по религиозным вопросам» 1911 г., «Великие торжества в Киеве! Посещение Высочайшей семьи! Ангельский привет!» — 1911 г.) дело обстоит сложнее. Эти небольшие, от 5 до 20 страниц, произведения диктовались Г. Распутиным кому-то из его почитателей, литературно редактировались, а затем издавались в виде отдельных брошюр. Язык полуграмотного начетчика Г. Распутина и его манера изъясняться не могли быть близки и вполне понятны его образованным почитателям и почитательницам, которые при передаче его рассказов вынуждены были прибегать к их большей или меньшей литературной обработке. Еще менее надежными в смысле точности изложения представляются записи мыслей Г. Распутина, делавшиеся его почитателями, в том числе императрицей Александрой Федоровной, для себя. Здесь литературный «перевод» чувствуется особенно явственно. В этих записях отражаются уже не столько сами наставления Г. Распутина, сколько их восприятие и усвоение записывающим.
Среди всех этих произведений наиболее важным представляется «Житие опытного странника». В нем Г. Распутин не только передает свои впечатления от увиденного (как в брошюрах 1911 г.), но как бы подводит итог своего жизненного пути и духовных исканий, обобщает тот страннический опыт, с которым он появился в Петербурге. Новейшие почитатели Распутина не только не ставят под сомнение подлинность «Жития», но, напротив, часто на него ссылаются и даже полностью воспроизводят его в своих книгах[30]. Действительно, это едва ли не единственный, хотя и не бесспорный, как отмечалось выше, источник, раскрывающий мировоззрение Г. Распутина.
Цель составления «Жития» прозрачно указывается в его заключительной части, где говорится: «Обвиняют меня как поборника самых низких и грязных сект, и архиерей всячески восстает». Собственно «Житие» и представляет собою попытку оправдаться в связи с обвинениями в хлыстовстве («пагубной ереси»), выдвинутыми в 1907 г. против Г. Распутина.
Едва ли не главная тема «Жития» — борьба с состоянием духовной прелести, которое, по словам автора, ему неоднократно приходилось превозмогать. Причем превозмогал он его самостоятельно, без какого-либо духовного руководства, — отгоняя «видения» и «громко открикиваясь от врага». Изгнанию беса в «Житии» вообще уделено больше внимания, чем стяжанию Духа Святаго.
О своих духовных наставниках, если таковые и были, автор «Жития» умалчивает. Он лишь бегло упоминает, что, общаясь с такими же «странниками», «у них немного научился, понял, кто идущий за Господом». Остальное восполнялось собственными размышлениями и созерцаниями: «Природа научила меня любить Бога и беседовать с Ним. Я воображал в очах своих картину Самого Спасителя, ходившего с учениками своими… Много может природа научить по всей премудрости и всякое древо и как по поводу весны…».
Отношение к духовенству у автора «Жития» сдержанно критическое. В своей оправдательной брошюре он не раз призывает посещать храм Божий, участвовать в церковных Таинствах и почитать священнослужителей, «какие бы ни были батюшки». Но это «какие бы ни были» звучит в «Житии» навязчивым рефреном: «худой, да батюшка», «ему бы надо было поступить в исправники, а он пошел в батюшки», «наемник паствы», «с барышнями танцует» и проч., и проч. Дело даже не в обличении тех или иных пороков, а в том, что о «других» священниках в «Житии» ничего не говорится, кроме глухого упоминания: «Ведь батюшка двояко есть — есть наемник паствы, а есть такой, что сама жизнь его толкнула быть истинным пастырем, и он старается служить Богу — наемник же на него всячески доносит и критикует». В результате духовенство предстает в брошюре духовно немощным, расслабленным, нуждающимся в оправдании и снисхождении автора «Жития» и его читателей.
Подлинными же руководителями в духовной жизни в брошюре предстают не священники, а особые «опытные» люди, «избранные в духовных беседах»; их «опыт» противопоставляется при этом «букве», «учености». Именно «у избранников Божиих», которые «будут сказывать не из книги, а из опыта», и «есть совершенная любовь». Они могут поучать и священников, и архиереев, у которых «замирают уста и они противоречить не могут», поскольку «их учение остается ничтожным и слушают простые слова твои». К числу таковых «опытных странников», судя по названию, относит себя и автор «Жития».
Обращает на себя внимание то, что «опытные странники», согласно «Житию», всегда гонимы и, по меньшей мере, находятся под подозрением. Гонителями «опытных людей» в «Житии» выступают прежде всего священники. Конфликт «истинных пастырей» с духовенством представляется автору постоянным и неизбежным. Призывая «в храме соединяться с Господом, принимать Святые Тайны три раза в год», он неожиданно заключает: «Если все это сохранить в себе, то будут на тебя нападки, преследования разные и вообще будут священники пытать, на все нужна сила и Бог даст дарование — их буква останется дешевой ценой». Автор явно что-то недоговаривает, хотя говорит слишком много. Священники предстают чуть ли не служителями антихриста: «Враг злодей ищет всех удобных случаев — батюшек науськивает «поборники — они других сект, не братство у них», а то семейных всячески восстанавливает».
Соответствующим образом складывались отношения самого Г. Распутина с местными тобольскими священнослужителями. В сентябре 1907 г. в Тобольской консистории было заведено дело по обвинению Г. Распутина в распространении лжеучения, подобного хлыстовскому, и образовании общества последователей своего лжеучения. Расследование осуществлялось по благословению Тобольского епископа Антония (Каржавина), защитившего еще в 1888 г. магистерскую диссертацию о религиозном сектантстве, но по непонятным основаниям после мая 1908 г. было оставлено без последствий.
Затем уже в 1912 г. дело было начато вновь, но в конце того же года новый епископ Тобольский Алексий (Молчанов) его окончательно закрыл, признав Распутина «православным христианином, человеком очень умным, духовно настроенным, ищущим правды Христовой, могущим подать при случае добрый совет тому, кто в нем нуждается». Готовность закрыть дело о хлыстовстве Г. Распутина, проявленная именно епископом Алексием (Молчановым), отнюдь не представляется случайной. Согласно сообщению директора канцелярии обер-прокурора Святейшего Синода В. Яцкевича, переведенный с Таврической кафедры за связь с женщиной в Псковскую епархию епископ Алексий покровительствовал там местной секте иоаннитов. Это покровительство стало причиной перевода епископа Алексия в Тобольск, который он надеялся покинуть по протекции Г. Распутина. В следующем году владыка Алексий стал экзархом Грузии, четвертым по значению архиереем в русской церковной иерархии, а Тобольскую кафедру занял известный почитатель Г. Распутина епископ Варнава (Накропин). Между тем далеко не все разделяли мнение владыки Алексия. Так, митрополит Антоний (Храповицкий) в своем письме к патриарху Тихону в 1923 г. прямо называл Г. Распутина хлыстом. Причем, судя по письму, он не сомневался в том, что патриарх соглашался с такой оценкой.
Дело об обвинении Г. Распутина в хлыстовстве, хранящееся в Тобольском филиале Государственного архива Тюменской области, основательно не исследовалось, хотя пространные выдержки из него приведены в книге О. А. Платонова. Стремясь «реабилитировать» Г. Распутина, О. А. Платонов, не являющийся, кстати, специалистом по истории русского сектантства, характеризует это дело как «сфабрикованное». Между тем даже приведенные им выписки, в том числе показания священников слободы Покровской, свидетельствуют о том, что вопрос о близости Г. Распутина к сектантству гораздо сложнее, нежели кажется автору, и во всяком случае нуждается еще в специальном и компетентном анализе.
В серьезном анализе нуждаются и суждения о Г. Распутине его современников. Особое значение в данном случае, конечно, имеют дневники императора Николая II и его переписка с императрицей Александрой Федоровной. Дневники и письма Николая II свидетельствуют о благожелательном отношении императора к Г. Распутину, но не дают основания говорить о его непосредственном нравственном, а тем более политическом влиянии на царя. Гораздо большим, судя по ее письмам, было влияние Г. Распутина на императрицу. Александра Федоровна видела в Г. Распутине «Друга», прислушивалась к его оценкам и советам, часто опиралась на его авторитет в своих рекомендациях мужу, который порой, как, например, 10 ноября 1916 г., даже вынужден был просить «не вмешивать нашего друга» в политику. Императрица вполне полагалась на молитвы Г. Распутина и даже верила в чудодейственную силу подаренных им вещей. Так, перед совещаниями с министрами царю советовалось «несколько раз расчесать волосы его гребнем». При этом в своих письмах Александра Федоровна подчас уподобляла Г. Распутина инославному спириту и мистику мосье Филиппу.
Причины и характер влияния Г. Распутина на императрицу отчасти раскрывает сохранившаяся записная книжка Александры Федоровны с его высказываниями, которые, по-видимому, отражают содержание их бесед[38]. Г. Распутин говорил в основном об утешении в скорбях, о милостыне, о простоте и терпении, о духовной радости и мирской суете. Невразумительность и бессвязность большей части этих высказываний, вероятно, значительно сглаженная при их записи, должна была компенсироваться интонацией и самой обстановкой общения с бескорыстным и духовно одаренным богоискателем из простого народа, с человеком из другого мира, каким он представлялся св. царице.
Вместе с тем в записной книжке содержатся и туманные высказывания с выпадами против архиереев, священников и монашествующих. Не без влияния Г. Распутина и близких к нему людей, таких, как, например, епископ Варнава (Накропин), императрица побуждала Николая II оказывать давление на Святейший Синод, проявлять твердость в отношении архиереев, добиваясь от них безоговорочного исполнения императорских приказаний. Царю следовало «дать Синоду хороший урок и строгий реприманд за его поведение». Во всяком случае письма императрицы показывают, что авторитет Г. Распутина был для нее в ряде случаев выше авторитета многих церковных иерархов.
Гораздо более сдержанно пишет о Г. Распутине в своих воспоминаниях, написанных в эмиграции, А. А. Вырубова. Для нее Г. Распутин — «простой «странник», которых немало на Руси». Показательно, что и А. Вырубова, ссылаясь на царя и царицу, сближает в мемуарах «сибирского странника» с мосье Филиппом, которого, впрочем, она лично не знала. Всячески преуменьшая роль Г. Распутина при дворе, А. Вырубова в то же время далека от какойKлибо его идеализации. В частности, она весьма высоко оценила брошюру В. М. Руднева, в которой Г. Распутину давалась весьма нелицеприятная характеристика. А. Вырубова, побывавшая по поручению императрицы в Покровском, отмечает «враждебное» отношение местного духовенства к Г. Распутину и признает, что оказывавшиеся в окружении Г. Распутина «проходимцы» «пользовались его простотой, увозили с собой и напаивали его». В массе своей посетители Г. Распутина и его окружение оставили у А. Вырубовой неприятное впечатление.
В воспоминаниях лиц, входивших в ближайшее окружение Г. Распутина или поддерживавших с ним тесные связи, ему, как правило, дается весьма критическая оценка, причем приводится немало скандальных, подчас кажущихся неправдоподобными подробностей. Среди этих воспоминаний необходимо назвать мемуары иеромонаха-расстриги Илиодора (С. Труфанова), а также показания бывшего министра внутренних дел А. Н. Хвостова, бывшего директора департамента полиции С. П. Белецкого и кн. М. М. Андроникова, Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. По разным обстоятельствам все они порвали с Г. Распутиным и стали его яростными противниками. О негативной роли Г. Распутина, хитрого мужика, ставшего орудием проходимцев, писали в эмиграции и такие, прежде хорошо уживавшиеся с ним и даже пользовавшиеся его поддержкой лица, как товарищ обер-прокурора Свят. Синода кн. Н. Д. Жевахов или правитель канцелярии Министерства императорского двора генерал А. А. Мосолов.
Естественно, не менее категорические оценки содержатся в воспоминаниях тех государственных деятелей, которые, как, например, бывший председатель совета министров В. Н. Коковцов и бывший товарищ министра внутренний дел В. Ф. Джунковский, решительно выступали против влияния Г. Распутина при дворе. Видя в Г. Распутине «двуличного варнака», игравшего роль «простеца и юродивого», они отмечали вред, нанесенный им престижу династии и власти как в высшем обществе, так и в сознании народных масс. По свидетельству мемуаристов, подобный взгляд на Распутина был характерен для многих высокопоставленных сановников императорской России, в том числе и не оставивших своих воспоминаний, в частности, для председателей совета министров П. А. Столыпина и А. Ф. Трепова, министра внутренних дел А. А. Макарова, обер-прокурора А. Д. Самарина, министра двора графа В. Б. Фредерикса и др.
Среди воспоминаний государственных деятелей, в которых отражено положение Г. Распутина при дворе и в обществе, видное место занимают недавно опубликованные записки начальника Петроградского охранного отделения К. И. Глобачева. К. И. Глобачев непосредственно отвечал за охрану и наблюдение за Г. Распутиным в последние два года его жизни. Не будучи ни почитателем, ни врагом Г. Распутина, К. И. Глобачев в эмиграции довольно беспристрастно описал его повседневную жизнь, которую знал едва ли не лучше других. Г. Распутин для него «был простым умным мужиком, попавшим в случай и потому пользовавшимся своим положением». «…Влияние Распутина на императрицу объяснялось, по мнению К. И. Глобачева, исключительно верой ее в Распутина, как в молитвенника и охранителя драгоценного здоровья ее сына, наследника престола… Кроме того, приблизив Распутина к своей семье, Государыня полагала, что тем самым она сближается с народом, коего представитель был этот простой крестьянин Распутин».
Решительно отвергая многие сплетни и слухи, ходившие о Г. Распутине в обществе, К. И. Глобачев вместе с тем свидетельствует о его развратном поведении, частых кутежах и попойках, завершавшихся драками и скандалом. Но здесь же К. И. Глобачев констатирует, что «отношения его к особам царской семьи, даже в моменты самого широкого разгула, были весьма корректны, и никогда не позволял он себе ни при посторонних, ни при своих отзываться о ком-либо из членов царской семьи непочтительно».
В записках подтверждаются тесные контакты Г. Распутина с доктором тибетской медицины П. Бадмаевым, министром внутренних дел А. Д. Протопоповым, увлекавшимся оккультизмом, а также с известными банкирами И. Манусом и Д. Рубинштейном, которые проводили через Г. Распутина «крупные сделки и подряды».
Записки К. И. Глобачева вполне соответствуют данным наружного наблюдения, которое было установлено за Г. Распутиным с 1914 г. Попытки ряда авторов, выступающих за «реабилитацию» Г. Распутина, поставить под сомнение достоверность материалов наружного наблюдения, фиксировавшего его общение с лицами сомнительной репутации и легкого поведения, не находят поддержки у специалистов. Исследователи, специально изучавшие делопроизводство департамента полиции и историю политического сыска в России, в частности доктор исторических наук З.И. Перегудова, имеющая опыт разоблачения фальсификации полицейских документов, не видят оснований сомневаться в подлинности дневников наружного наблюдения за Г. Распутиным, в которых неоднократно отмечается его недостойное поведение.
Недостойное поведение Г. Распутина отмечается и в дневниках, и воспоминаниях представителей церковной иерархии. Однако их отношение к Распутину существенно отличается от оценок государственных деятелей, которых интересовали в основном политические последствия «распутинK щины»: дискредитация царя, раскол в императорской фамилии и правительственных сферах, широкие возможности для влияния различных проходимцев и проч. Для служителей Церкви Г. Распутин прежде всего -трагическая фигура, падший богоискатель, в котором «боролись два начала и низшее возобладало над высшим». Наиболее четко этот взгляд изложен в воспоминаниях митрополитов Евлогия (Георгиевского) и Вениамина (Федченкова); нашел он отражение и в дневниках митрополита Арсения (Стадницкого)[46]. Такое отношение к Г. Распутину разделяли священK номученики митрополит Владимир (Богоявленский), епископ Гермоген (Долганев), преподобномученица вел. кн. Елизавета Федоровна, мученик Михаил Новоселов, епископ Феофан (Быстров).
Те иерархи, которые поддерживали тесные отношения с Г. Распутиным и даже стремились пользоваться его протекцией: митрополит Питирим (Окнов), епископы Алексий (Дородницын), Алексий (Молчанов), Варнава (Накропин), Исидор (Колоколов), Палладий (Добронравов) — не оставили сколько-нибудь обстоятельных характеристик его личности, если не считать упоминавшегося выше официального отзыва епископа Алексия (Молчанова). Будучи, по сравнению с обличавшими Г. Распутина священнослужителями, людьми весьма сомнительной репутации, сторонники «старца» из числа духовенства тем не менее старались не афишировать свои контакты с Г. Распутиным, за исключением, быть может, епископа Варнавы (Накропина).
Вообще обращает на себя внимание то обстоятельство, что, несмотря на многочисленность лиц, так или иначе связанных с Г. Распутиным, просивших его покровительства, получавших от него протекцию и деньги, никто из них не высказывался в его защиту, как-будто считая заведомо предосудительным всякое упоминание о своем знакомстве с Г. Распутиным.
В советской историографии вопрос о Г. Распутине как религиозной личности практически не рассматривался. Внимание советских историков было сосредоточено преимущественно на том, чтобы определить размеры власти Г. Распутина и степень его влияния на назначение министров и правительственную политику. И если М. Н. Покровскому и А. Я. Авреху это влияние представлялось едва ли не решающим, то Е. Д. Черменский и Г. З. Иоффе, напротив, считали его незначительным. Наиболее взвешенно вопрос о политической роли Г. Распутина был изложен в работе В. С. Дякина. Большое значение для советских историков имела и тема дискредитации российской монархии посредством подчеркивания действительных и мнимых пороков Г. Распутина, сведения о которых черпались из самых различных, подчас и весьма сомнительных источников.
Идеологическая предвзятость и политическая односторонность советской историографии, игнорировавшей тему религиозности Г. Распутина, не позволяли ей создать разностороннюю и объективную картину жизни и личности Г. Распутина и способствовали в 1990Kе гг. появлению работ, в которых элементы исторического исследования призваны были обосновать разнообразные, подчас совершенно фантастические версии о Г. Распутине. Одной из таких версий стала содержащаяся в книгах А. Н. Боханова и О. А. Платонова версия о Г. Распутине как религиозном праведнике из народа, оказавшемся жертвой «клеветнического заговора» современников.
Теперь Г. Распутин изображался жертвой клеветнической кампании, организованной масонами с целью «подрыва национальных ценностей страны». Соответственно, все критические отзывы о Г. Распутине приписывались масонам (а поскольку сведения о деятельности русских масонов начала XX в. скупы и часто недостоверны, приписывать им можно все, что угодно) или людям, которые были введены масонами в заблуждение. На основании же «очищенных» таким образом от «масонской клеветы» источников легко создавался светлый образ простого выходца из крестьянской среды, прозорливца и целителя, истинного друга и хранителя царской семьи. Патетическое разоблачение «мифа о Распутине» и связанных с ним стереотипов и легенд прикрывало произвольный подбор материалов и тенденциозную их подачу. По существу же, один миф порождает другой.
Политический вес Г. Распутина А. Н. Боханов и О. А. Платонов не склонны были преувеличивать, они даже подчеркивали, что его возможности влиять на события были весьма ограничены, не отрицали они и того, что положение Г. Распутина при дворе нередко использовалось различными авантюристами и аферистами в корыстных целях. Все это, однако, не ставило под сомнение духовный авторитет Г. Распутина, которого они считали старцем, а О. А. Платонов даже неоднократно сравнивал с св. прав. Иоанном Кронштадтским. Авторитет Г. Распутина, по мнению О. А. Платонова, был основан на том, что царь и царица в нем «видели старца, продолжающего традиции Святой Руси, умудренного духовным опытом, духовно настроенного, способного дать добрый совет», а кроме того — «настоящего русского крестьянина — представителя самого многочисленного сословия России, с развитым чувством здравого смысла, народного понимания полезности своей житейской интуиции, твердо знавшего, что хорошо, а что плохо, где свои, а где чужие». Этот демагогический оттенок, сочетавшийся с уничижительной критикой образованных слоев русского общества, в том числе и православного духовенства, характерен для сочинений А. Н. Боханова и О. А. Платонова. Г. Распутин прославляется ими чуть ли не с «классовых позиций» — как человек, который считал, что «в духовном развитии России главную ставку нужно делать на выходцев из крестьян». Если раньше Г. Распутин представал символом «темных сил», то теперь из него делают символ «народной православной традиции», противостоящей «интеллигенции, лишенной национального сознания» и «епископам-чиновникам».
Данный символ в последние годы оказался востребован рядом радикальных публицистов. В газетах «Русь Православная», «Русский Вестник», «Советская Россия» и др. в 2002-2003 гг. появляется целая серия публикаций, опирающихся на изыскания О. А. Платонова и А. Н. Боханова и пропагандирующих их взгляд на личность Г. Распутина. Если в эпиграфе к книге О. А. Платонова в 1996 г. делался осторожный намек на возможность канонизации Г. Распутина, то в настоящее время «Русь Православная» ведет активную кампанию за прославление «оклеветанного старца». На страницах газеты систематически печатаются иконоподобные изображения Г. Распутина, говорится о его широком почитании «в среде простых верующих и рядового духовенства». Выходят книги, в которых Распутин провозглашается мучеником «за Христа и за Царя», молитвенK ником «за Святую Русь и Ея Пресветлого Отрока».
При этом, вполне в духе сочинений О. А. Платонова, имя Г. Распутина поднимается К. Душеновым и К° как знамя в борьбе против «московских церковных бюрократов» и «псевдоправославных ультралиберальных журналистов». Не останавливаются газетчики и перед резкими выпадами против священноначалия. Данная кампания вызывает, в свою очередь, негативную реакцию православной общественности и открытое злорадство врагов Церкви.
В современной литературе встречаются и более экзотические попытки апологии Г. Распутина. Так, еще в начале 1990-х годов В. Фалеев писал о том, что Г. Распутин руководил «как бы конспиративной партией при императрице» и «одновременно был вождем большой христововерческой общины-партии из крестьян и купцов» (как утверждал В. Фалеев, «Распутин — вождь духовных христиан, глава богатой партии-кооператива»). «…Житие опытного странника. (Май 1907 г.)», по мнению В. Фалеева, не простая автобиография Распутина, это смелая программа христововеров, выраженная через Григория Ефимовича; в «Житии» провозглашены идеи реформации Русской Православной Церкви, кратко изложено учение духовных христиан, обозначены цели их деятельности по обучению и воспитанию крестьянства». Именно это учение, полагал В. Фалеев, «позволило Григорию Распутину не только овладеть вершиной пирамиды государственной власти, но и управлять машиной правительства рядом с императором». При этом, «считая себя представителем крестьянства, Распутин показывает, что он опирается на сознательную, активную, передовую часть его». Далее, в конце своей статьи, В. Фалеев сравнивал «учение старца Григория с учением Карла Маркса» и сделал вывод, что «учение Григория Распутина разработано тоньше».
Другим центром, где Г. Распутин привлекает к себе постоянное внимание, является Тюмень, где в среде местных историков-краеведов к нему относятся с особым интересом, как к своему, известному на весь мир земляку. Едва ли где-либо еще так основательно изучают «распутиниану», как в Тюмени. Показательно, что и О. А. Платонов, и В. Фалеев ссылаются в своих произведениях на устные предания и воспоминания старожилов села Покровского, в которых с течением времени появляется все больше подчас весьма фантастических подробностей из жизни «оклеветанного старца».
В настоящее время, благодаря деятельности околоцерковных средств массовой информации и творчеству нескольких богословски невежественных и научно недобросовестных «историков», кампания в поддержку канонизации Г. Распутина приобретает все более широкий и громогласный характер подобно аналогичной реабилитационно-канонизационной кампании Ивана Грозного. Однако при всей агрессивной навязчивости своих аргументов, впрочем, более напоминающих обличения и заклинания, эта кампания оказывается неспособной опровергнуть важнейшие выводы относительно негативных сторон личности и деятельности Г. Распутина, сделанные как в церковной жизни, так и в исторической науке.
Во-первых, немногочисленные сочинения, связанные с именем Г .Распутина, по-прежнему определенно свидетельствуют не только о богословском невежестве сибирского «старца», дерзавшего духовно наставлять императорскую семью и религиозно поучать церковных иерархов, но и о приверженности их автора духовным настроениям и религиозным установкам, распространенным среди «народного» сектантства мистическо-харизматического толка.
Во-вторых, материалы столь долго тянувшегося, но должным образом так и не завершившегося расследования консисторского дела о принадлежности Г. Распутина к секте «хлыстов» оставляют открытым вопрос о его непосредственных связях с сектантами и о степени мировоззренческого влияния на него сектантской идеологии. При этом неоднократно отмечавшиеся современниками психотерапевтические способности Г. Распутина, которые в конце петербургского периода своей жизни он совершенствовал под руководством профессионального гипнотизера, могут свидетельствовать не столько о благодатной одаренности Г. Распутина, сколько о влиянии на него псевдомолитвенной, экстатической религиозности мистических сект.
В-третьих, безнравственный характер личной жизни Г. Распутина, сопровождавшейся особенно в Санкт-Петербурге безудержными пьянством и развратом, был неоднократно и неопровержимо засвидетельствован многочисленными и весьма авторитетными современниками. При этом среди обличителей Г. Распутина в личной безнравственности оказывались не только многие авторитетные священнослужители, среди которых были некоторые канонизованные Церковью святые, и многие выдающиеся государственные деятели, но и опиравшиеся на беспристрастную и объективную информацию своей многочисленной агентуры высокопрофессиональные руководители российских спецслужб, подобные начальникам санкт-петербургского охранного отделения генералам А. В. Герасимову и К. И. Глобачеву.
В-четвертых, несмотря на искусственно подогреваемый в течение нескольких лет некоторыми периодическими изданиями ажиотаж вокруг возможной канонизации «оклеветанного старца» Г. Распутина и даже проведение этой «канонизации» 24 февраля 1991 г. на «Освященном Соборе Епископов Катакомбной Русской Церкви истинных христиан», почитание Г. Распутина среди православного духовенства и церковного народа отсутствует.
Следует подчеркнуть, что во многом искусственно инспирируемые попытки добиться канонизации в Русской Православной Церкви двух «оклеветанных праведников» царя Ивана Грозного и Г. Распутина исходят не из традиционно признанных в Церкви оснований канонизации, положительно обосновывающих святость подвижника наличием чудотворений, широкого народного почитания, праведной жизни и безупречной православной веры подвижника. В основу этих двух «канонизаций» предлагается положить лишь в последние годы появившиеся богословски безграмотные и исторически бездоказательные книги, брошюры и статьи весьма немногочисленных, но весьма крикливых почитателей Ивана Грозного и Г. Распутина, одержимых идеей разоблачения «клеветнического заговора», жертвами которого впервые в истории Русской Православной Церкви почему-то стали именно эти двое, отделенные друг от друга тремя веками заблудших мирян. Не доказательства подлинности праведности царя Ивана Грозного и Г. Распутина, которые должны быть ведомы Церкви, но «доказательства» ложности традиционно существовавших в церковной жизни представлений о греховности этих исторических личностей должны стать основанием этих навязываемых Церкви невиданных ранее «канонизаций a contrario», то есть от противного.