Фильм мне не глянулся. Во-первых, было ощущение, что на меня давят, хотят из меня вытянуть «слёзку».
Во-вторых, порой бывает невыносимо слушать любимое стихотворение даже в исполнении великого декламатора – не потому, что декламатор плох, а потому, что стихотворение слишком «своё», слишком интимно-дорогое.

В-третьих, не обошлось без авторской корректуры Евангелия. Самая резкая из них – это начало фильма. Гефсиманское борение Христа. Согласно Лк 22,43, в эту минуту «явился же Ему Ангел с небес и укреплял Его». Но в фильме Гибсона приходит сатана, и приходит, конечно, не для укрепления, а для искушения Иисуса.
Если же фильм оценивать как фильм, а не как богословское произведение, то самым живым в нём выглядит Понтий Пилат. Каждому из остальных персонажей подарено только по одному выражению лица, которое они послушно проносят через всё пространство фильма.
Хуже всех получилась Мать. О Матери у Креста всё, что можно сказать, сказала Анна Ахматова: «Магдалина билась и рыдала, Ученик любимый каменел, А туда, где молча Мать стояла, так никто взглянуть и не посмел». Гибсон посмел. Но в его обойме актёрских кандидатур не было нашей Екатерины Васильевой. В итоге эта линия в фильме оказалась провальной.
Актёрской и режиссёрской удачей можно посчитать подбор архиереев, судящих Христа. Очень узнаваемо.
Гениальный кадр – слеза Бога Отца, падающая с неба на Голгофу.
Что меня удивило в этом фильме – так это то, что последним полностью проигнорировано существование синдологии – научной программы исследования Туринской Плащаницы (от слова sindone – плащаница). Именно синдология допустила соприкосновение христологии и патологоанатомии (пресловутый «натурализм»). На Туринской Плащанице отпечаталось тело распятого человека, а потому научное исследование этого отпечатка дало представление о том, что происходит с человеческим телом на Кресте. Сегодня известно, каким именно бичом били Распятого. Известно, какого роста были палачи. Известно, что гвозди вбивались в запястье, а не в ладони (если гвозди вбиваются в ладони, то они разрывают кисть, и тело падает с креста). Известно и то, что при распятии смерть наступает от удушья, а Человек с Плащаницы умер от разрыва сердца (простите за ненаучный термин).
Но фильм я бы советовал посмотреть – особенно читателям «Литературной газеты». Фильм стоит посмотреть хотя бы ради того, чтобы потом не допускать легковесной игры словами «всякий художник распят»; «я на кресте творчества», «критики распяли великого поэта»…
Теперь о теме, которая отчего-то оказалась в центре дискуссий по поводу «Страстей Христовых». В США многие критики охарактеризовали картину тремя словами: «Натурализм, фашизм, антисемитизм». При этом очевидно, что слово, стоящее в приговоре последним, на самом деле является первым и определяющим всё остальное.
Речь идёт об очень серьёзном праве человека. Есть ли у нас право цитировать классические произведения литературы, если эти произведения не соответствуют нынешним стандартам «политкорректности»? Имеют ли эти самые политкорректные законы и стандарты обратный ход?
Гомер и все греко-римские авторы невысокого мнения о «варварах» (само это слово по своей оценочной насыщенности не менее смачно, чем старославянское «немец» или английское «негр»). Будем править? Издавать с купюрами? Переписывать по рецептам оруэлловского «Министерства правды»?
А в классических текстах еврейской культуры (то есть в Библии) немало весьма решительных и крайне негативных оценок соседних народов как таковых. В прокуратуру Республики Коми ещё два года назад поступило исковое заявление по этому поводу. Некий гражданин обвинял Сыктывкарскую епархию Русской православной церкви в том, что она распространяет Библию. И приводил те места Ветхого Завета, которые казались ему разжигающими межнациональную рознь…
От себя Гибсон ничего не добавил. Он ставил фильм по Евангелию. А в Евангелии ясно говорится, что иудейские первосвященники (а не Понтий Пилат) настаивали на казни Христа и что толпа коренных жителей Иерусалима (а не сходка римских легионеров) кричала «Распни Его!». Если бы Гибсон ставил учебный фильм по материалам конференции «Богословие после холокоста», то акценты и сюжеты могли бы быть совсем другими. Получился бы ремейк в стиле «Иисус Христос суперзвезда»: апостолы в джинсах, легионеры на танках…
Но Гибсон подчёркнуто буквален. Даже персонажи его фильма говорят не по-английски, а на забытом арамейском языке. Так что все претензии к его фильму сильно смахивают на попытку инициировать изгнание Евангелия из современной культуры. И, честно говоря, видя, с какой страстью, какими средствами и кем поносится гибсоновский фильм, начинаешь доверять и самому фильму: да, именно так и именно те требовали Распятия Христа.
В последнее десятилетие сформировалась уже традиция в мировой прессе: накануне христианской Пасхи новостные ленты начинают пестреть сообщениями о том, что некий учёный уже окончательно доказал, что Христа распяли римляне, а еврейская власть и толпа пытались его защитить… Ссылки идут на некие «древние источники и Талмуд». Но древнейший не-христианский источник о событиях на Голгофе – письмо сирийца Мары бар Серапиона к сыну, датируемое концом I века, говорит: «Что доброго стяжали афиняне, убив Сократа, или иудеи, казнив мудрого Царя своего?». И собственно талмудические тексты вполне однозначно инициативу гонений на Христа приписывают именно еврейским старейшинам (см. Толедот Иешу, 9).
Так что не только литературных, но и исторических оснований для корректировки евангельского сценария у Гибсона не было. И критика в его адрес – это очередная гримаса госпожи цензуры.
Но я и сам готов сказать слово предостережения тем, кто собирается просмотреть «Страсти Христовы». Просто кино – это очень агрессивное искусство. Так когда-то отец Павел Флоренский делил искусства по степени их агрессивности, не-диалогичности. Самое диалогичное искусство – музыка. Музыка даёт некую общую тему, а чем ты наполнишь предлагаемую тебе грусть или мечту – зависит от тебя. Самое жёсткое, навязчивое, не поддающееся зрительской интерпретации искусство – это скульптура. В этой шкале книга ближе к полюсу свободы, чем кино. Слишком много подробностей кино навязывает, впечатывает в сознание зрителя. Поэтому кино «про Христа» мне вообще не нравится. Лицо актёра подменяет собою Лик. До сих пор мы говорим Тихонов – подразумеваем Штирлиц, говорим Штирлиц – подразумеваем Тихонов. Так что перед началом киносеанса на евангельскую тематику уместно напомнить: Христос нашей молитвы и Христос фильма – не одно и то же. Икона своим нарочито искусственным языком помогает избежать этой ловушки. И потому возможна безобразная молитва перед образами. От киновпечатления защититься и избавиться будет сложнее.
Но одно из средств защиты могу предложить прямо сейчас: выходя из кинозала, посмотрите в лица другим людям, улыбнитесь и скажите им два слова: «Христос воскресе!»

Источник: http://www.dubus.by