Вершиной диавольского гуманизма становится желание стать хорошим своими силами, хорошим посредством зла, стать Богом с помощью диавола!
Бесспорно то, что человек — самое таинственное и загадочное, после Бога, существо во всех известных и мысленных мирах. В таинственных глубинах и широтах человеческого бытия существуют и вращаются несовместимые противоположности: жизнь и смерть, добро и зло, Бог и Его супостат и все, находящееся в них и вокруг них. Всеми доступными средствами человек от самого своего создания до сего дня пытается разгадать загадку своего бытия. Посредством религии, философии, науки и культуры он пришел к ошибочным выводам. Плодом его мук и трудов стало созданное им для самого себя высочайшее божество, которое он предложил в качестве единой ценности и единого критерия. Но мерою для этого высочайшего божества является, к сожалению, сам человек! О, горе! — человек не решил своей задачи! Да и что он может решить, эта жалкая жертва всякого несчастия и всякого бедствия, непрестанно перемалываемая жерновами смерти? Мы приходим к справедливому выводу, что «его божественное величество человек» не разрешил проблемы, потому что, измеряя собою и самого себя [1], и мир, он не понял ни себя, ни мира. Какая поистине суетная вещь! Каков же результат? Душераздирающий вопль, устрашающее признание великого анатома человеческой личности апостола Павла: я ничего о себе не знаю [2] (ср.: 1 Кор. 4, 4).
Я ничего не знал и не знаю. Что есть человек, что — Бог, что — смерть, что—жизнь? Единственное, что я реально ощущаю: я жертва, жалкая жертва, раб и пленник всякого зла и на века раб диавола. Все человеческое во мне послужило приношением, чтобы соткано было тело, тело смерти, и каждый человек стал, к сожалению, общником этого тела смерти!
Человеческими средствами найти выход из этой трагической ситуации невозможно, и справедливо великий Павел с плачем говорит: Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7, 24). Но благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, благословивший нас во Христе всяким духовным благословением в небесах (Еф. 1, 3), ибо поистине никто, кроме Господа нашего Иисуса Христа, не мог нас спасти и даровать нам несравненно больше того, о чем мы просим, или о чем помышляем (ср.: Еф. 3, 20). Сладчайший наш Иисус,— абсолютный центр нашей любви, Богочеловек, победивший смерть Своим Воскресением,— разрушил тело смерти как онтологическую действительность, искупил человеческий род от смерти и даровал ему вечную жизнь, вечную истину, вечную справедливость, вечную радость и все Божественные и вечные блага, которые мог даровать лишь Он как Бог любви.
Бог Слово, как истинный Бог и Человек, как единственный Богочеловек, действительно единственно совершенен. Поэтому Он является высшей ценностью, последним критерием для человека во всех проявлениях его телесного и духовного существа. Только в Богочеловеке человек впервые увидел самого себя совершенным и вечным, познал самого себя во всех своих измерениях. Здесь — новое ценностное и гносеологическое начало всего человеческого рода: «Мера всего — Богочеловек». Но, к сожалению, древний языческий идол, пантеистическое «Мера всему — человек» царствует и господствует на большей части политеистического и нехристианского мира. Богом посланный и богомудрый Павел, подлинный знаток сущности вещей, разделяет все философии на две группы: на философию по человеку и по Богочеловеку. Важнее всего лишь ипостась Бога Слова. Это ясно исповедали и богомудро изъяснили святые богоносные отцы Четвертого Вселенского Собора в Халкидоне. В Богочеловеке Христе человек достиг своего совершенства, усовершенствовал свою душу, свое сознание, свою волю, свой ум, свое сердце и тело, одним словом — всего себя. Благодаря этому человек стал важнейшим и достойнейшим любви чудом. Человек, изначала сотворенный как Богочеловек в потенциале, может, прилагая свои усилия внутри Церкви, уподобиться Богу. Посредством благодати он может соделать свой ум христовидным, чтобы сбылось слово Павла мы имеем ум Христов (1 Кор. 2, 16), чтобы все его свойства преобразились Божественной благодатью, преобразились по подобию Богочеловека Христа. Как освященное тело, он может говорить: Тело для Господа, и Господь для тела (ср.: 1 Кор. 6, 13).
Вне Богочеловека нет человека, но всегда получеловек, негодяй, «нечеловек». Неоспоримая истина гласит: без Богочеловека смиренный человек всегда жертва смерти, раб греха и его родителя диавола. И по необходимости без Богочеловека и вне Богочеловека человек подвергается опасности стать подобным диаволу, ибо грех — это одновременно сила и образ диавола. Если человек попадет в плен греха и безумных страстей, то добровольно становится родственником диавола. Кто делает грех, тот от диавола (1 Ин. 3, 8). Главная цель сатаны—лишить человека его богоподобного свойства, лишить его богочеловечества и превратить в существо, во всем подобное себе. Гуманистический антропоцентризм является, по сути, диаволоцентризмом, ибо его адепты желают того же — голого индивидуализма.
Во главу всего гуманизм поставляет человека. Все европейцы, от первобытного до самого утонченного, от фетишиста до паписта, опираются на веру в человека в его психофизической и эмпирической данности. Каков же вывод? Человек — это величайшая ценность, всеценность, высший критерий, все-критерий: «Мера всему —человек». Это —исходное утверждение гуманизма любой разновидности и проистекает оно, в конечном счете, из идолопоклонства и политеизма. Все это продукты европейского Возрождения. Все философские, религиозные, общественные, научные, культурные и политические круги стремились и всегда стремятся, осознанно или нет, заменить веру в Богочеловека верою в человека. Если сказать кратко, они стремятся заменить жизнь по Богочеловеку жизнью по человеку.
Все это происходит на протяжении веков в одной непрерывной брани человека с правдой и любовью Божией, посредством которых Божественная всеблагость соделала обожение человека, спасение его от гибели. Наконец в 1870 году на Первом Ватиканском соборе это вылилось в догмат о непогрешимости человека — папы! С тех пор этот догмат стал центральной артерией католицизма. Он имеет вселенское значение для гуманистической Европы, особенно в наши апокалиптические времена. «В этом догмате все европейские гуманисты обрели свой совершенный идол: человек объявлен высочайшим божеством, а европейский гуманистический пантеон обрел своего Зевса!» [3].
Выражая официальное мнение [римо-католической Церкви], какую еще можно высказать истину, кроме этой? Как еще можно было восстановить погребенное идолопоклонство, или политеизм, как не посредством этого догмата латинской Церкви? Кто может быть непогрешимым, кроме одного Богочеловека Христа?
В этом догмате католической Церкви о том, что может существовать непогрешимый человек, осуществилось возрождение языческой системы ценностей. Языческий гуманизм греческой культуры, творчества, философии, искусства, развитой науки, помышляющий о том, что «мера всему — человек» , был возведен в догмат. О чем еще все это свидетельствует, как не о том, что истлевший человек и весь его мир достоин обожения и является, таким образом, предельным воплощением замысла Божия! Не думаю, чтобы существовал более наглый вывод! Между миром, который добровольно весь во зле лежит (ср.: 1 Ин. 5, 19), и человеком, фундамент которого — Богочеловек и богочеловечество, компромисс невозможен.
Это наиболее острая дилемма: либо тленный и смертный гуманист, либо Богочеловек как воскресение и жизнь. Гуманист во всем действует как самодостаточный, как высшая ценность и высочайший критерий. Для Богочеловека не остается никакого места. Место Богочеловека здесь занимает «непогрешимый» папа, «викарий Христа», а господин папы — Богочеловек Христос — изгнан на Небо. Разве это не своего рода развоплощение Богочеловека?
Догматом о непогрешимости папа узурпировал в свою пользу, то есть в пользу обыкновенного человека, всю власть и все права Богочеловека, сам себя провозгласил независимой Церковью, стал в ней всем во всем! Он стал вседержителем! В Православной Церкви многие отцы явились духовными личностями, просвещенными свыше, действительно богоносными. Их деяния, как сверхъестественные и чудесные, записаны историей. Они засвидетельствовали их святость. Святые, согласно слову Господа, повторили Его собственные чудные дела, которые Он совершил во время Своего пребывания на земле, и больше сего сделали [4]. Однако наша Церковь не иначе как соборно принимала слова и суждения чудотворцев и богоносных отцов, несмотря на то, что по благодати Всесвятаго Духа они были богодухновенны. Их мнения рассматривались соборно, дабы извещение было общим, со всеми святыми.
Какое предание Церкви за всю ее многовековую историю сообщало о столь ужасных вещах, о такой хуле, что существует непогрешимый человек? За свою монашескую жизнь мы знавали людей с явными признаками святости, которые неложно свидетельствовали о том, что они носят в себе образ Небесного Отца. Самими своими делами, которые суть плоды их жизни, они показывали, каков их источник. Их преестественные дарования, их святость были следствием продолжительного и упорного подвига в добродетели на протяжении всей жизни. Поистине, не может укрыться город, стоящий на верху горы (Мф. 5, 14). Нет ничего невероятного в том, что в них проявляются сверхъестественные и таинственные действия Духа Святаго, ибо они приняли в себя Утешителя и по благодати стали сынами Божиими. Разве не через них Матерь Церковь облекалась по временам в красоту и великолепие? И все же Церковь, за редчайшими исключениями, не отдавала предпочтения их мнениям, поверяя то суду собора. Теперь возникает вопрос: откуда у абсолютно гуманистического европейского общества идея о непогрешимости, возведенная в догмат? Почему оно настоятельно рекомендует вселенское подчинение папе? Вчерашний утонченный европеец, философ-гуманист лишь в силу того, что высказывается с кафедры, становится непогрешимым, да еще в вещах божественных и благодатных? Или в Западной церкви узаконена магия? Приснопамятный и богопросвещенный отец Иустин (Попович), столп современного Православия, с горечью делает своевременный вывод, который я заимствую у него для разрешения поставленных мною вопросов: «В истории человеческого рода было три главных падения: Адамово, Иудино и папы!» [5]. Природа греха всегда одна и та же. Диавол всегда одними и теми же методами уловляет в сети своих последователей, а точнее — свои жертвы. Желающий стать хорошим сам, своими силами, уравнивается с диаволом. В основании природы греха, каждого греха, лежит высокомерный самообман, средоточием которого является сам сатана. Всесильный Бог Слово открыл нам, что без Него мы не можем делать ничего (ср.: Ин. 15, 5). Напротив, изобретатель греха и смерти делает и учит делам абсолютного эгоизма. Диавол именно об этом помышляет. Он всегда находится один внутри себя. Вне его ничего не существует. Он всегда один принадлежит лишь самому себе. Он абсолютно закрыт в самом себе, далек от Бога и всего, принадлежащего Ему. Это эгоизм, это себялюбие на всю вечность. Это сам ад.
Вы полагаете, что гуманистический идеализм чем-то отличается от люциферического индивидуализма? Нисколько, я вас уверяю. Если хотите, почитайте идеологов европейской культуры и папский догмат, который сам за себя говорит и свидетельствует. Особое внимание обратите на папские соборы последнего времени, на которых этот догмат отстаивается с фанатизмом.
Вершиной диавольского гуманизма становится желание стать хорошим своими силами, хорошим посредством зла, стать Богом с помощью диавола! Разве не это обещал сатана прародителям в раю? Не обещал ли он, что с его помощью, через послушание ему они будут как боги [6]? И вот плачевные результаты! Человек был создан Богом как потенциальный Богочеловек, дабы на основании своего богоподобия посредством благодати добровольно соделывать себя Богочеловеком. Но ошибившись по причине своей неопытности, человек стал стремиться к безгрешности посредством греха, к Богу — посредством диавола. И если бы не вмешалось человеколюбивое домостроительство Бога Слова, то мы стали бы сущими бесами! Став ради нас человеком, Богочеловек воистину привел нас к богочеловечности как главному нашему предназначению. Таким образом мы обрели возможность достигнуть в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова (Еф. 4, 13).
Так становится понятным падение папы, потуга заменить Богочеловека человеком, полноту сверхъестественной благодати — человеческой изобретательностью и деятельностью. Согласно преподобному Иоанну Дамаскину, Христос — это «единственно новое под солнцем» [7], вечно новое благодаря Своей Богочеловеческой Личности.
Богочеловек, наш Господь, поистине единственный и исключительный, так что в действительности истина через Него стала быть [8] и через Него пришла в наш человеческий мир. Ни до Него, ни без Него <…> истина не имеет бытия и доподлинно не существует, ибо лишь ипостась Богочеловека есть истина: Я есмь истина (ср.: Ин. 14, 6).
Для человеческого рода совершенно новым явился и призыв Спасителя отделять грех от грешника: чтобы мы умерщвляли грех, но спасали грешника, не считая, что это одно и то же. Потрясающим примером этого является случай с женщиной, взятой в прелюбодеянии. Наш Всеблагий Владыка и Спаситель отделил грех женщины от ее богоподобного бытия, осудил грех и помиловал грешницу: Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши (Ин. 8, 11). Это возведенный в догмат метод нашего Православия в деле спасения грешника, метод, богомудро раскрытый и утвержденный в нашей Церкви святыми отцами.
Где теперь священная якобы инквизиция, которую навязывал народам западный религиозный мир на протяжении веков? Поистине, это антиевангельская и антихристианская жестокость — убивать грешника за его грех. В конечном итоге все гуманизмы убивают грешника за его грех, а убийцу возводят в ранг священного палача! Это происходит по той причине, что они отреклись от Богочеловека, Который является единственным спасением человека от греха, смерти и диавола. Кто не за Богочеловека, тот неизбежно против человека, а значит убийца.
Богочеловек дает человеку то, чего не может дать никто иной: победу над смертью, грехом и диаволом, вечную жизнь, вечную истину, вечную справедливость, вечное благо, вечную любовь и радость, всю полноту Божества и Божественных совершенств: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9). Поистине, единым на потребу [9] для каждого человека является чудный Богочеловек.
Второй Ватиканский собор — это возрождение всех вместе взятых европейских гуманизмов, или, скорее, не гуманизмов, а трупов. Может быть, кто-то будет отрицать бытие единого Богочеловека Христа, всемирного Спасителя? Но если это невозможно и Вседержитель Богочеловек, как иное мысленное солнце, сияет посреди небосвода, то разве гуманисты не мертвецы, не трупы? Ватиканский собор настаивал на догмате о непогрешимости папы-человека, между тем как все гуманисты неразумно совершают один и тот же достоплачевный труд: они оцеживают комара, а верблюда поглощают! (ср.: Мф. 23, 24).
Эта непогрешимость человека — не что иное, как приговор всем гуманистам, от служителей Ватикана, возведших эту непогрешимость в ранг догмата, до сатаниста-гуманиста Сартра. Пусть не покажется странным, что в гуманистическом пантеоне Европы все боги мертвы, все во главе с европейским Зевсом.
Лишение человека его богочеловечности является ядром догмата о непогрешимости папы как человека. Этого добивались все гуманисты, даже самые религиозные из них. По мере удаления от Богочеловека любой гуманизм постепенно превращается в нигилизм, что доказывается современной несостоятельностью всех этих систем во главе с папством, которое опосредованно или непосредственно, добровольно или нет является отцом всякого европейского гуманизма. Полного своего банкротства Ватикан достиг в догмате о непогрешимости папы. Этот догмат — последнее слово нигилизма. Все гуманистические системы европейца по сути — это непрестанное восстание против Богочеловека Христа. Всеми возможными средствами предпринимается ниспровержение всех ценностей, а Богочеловек на всех европейских престолах заменяется человеком. Стало быть, больше нет одного «заместителя Христа», но их стало бесчисленное множество, и все они облечены в различные одежды. Поскольку ватиканский догмат провозгласил человека непогрешимым, то по всей Европе будет бесчисленное множество «пап», как в Ватикане, так и у протестантов. Между ними нет существенного различия, потому что папство — это первый протестантизм.
Непогрешимость существует, но лишь в Богочеловеке Христе, Который есть вечный глава Церкви, Сама Всеистина.
- Ср.: 2 Кор. 10, 12.
- В Синодальном переводе: Я ничего не знаю за собою.
- Архимандрит Иустин (Попович). Человек и Богочеловек. С. 150.
- См.: Ин. 14, 12.
- Архимандрит Иустин (Попович). Человек и Богочеловек. С. 152.
- Ср.: Быт. 3, 5.
- См. примеч. * на с. 78.
- Ср.: Ин. 1, 3.
- Ср.: Лк. 10, 42.
Глава из книги «От смерти к жизни» монаха Иосифа Ватопедского