Дети иногда задаются вопросом: вот я смотрю глазами, и смотрю как бы <из себя>. Но ведь и другие смотрят <из себя>. Как это может быть? Постепенно привыкая жить в обществе, мы часто перестаем смотреть <из себя>, подстраиваемся под некие нормы, видим мир так, как велят видеть его родители, друзья, начальники, телевидение… Борис Викторович всю жизнь смотрел <из себя>. Для него не было общепринятых взглядов, и его суждения иногда просто не укладывались в голове.

<По моему глубокому убеждению, среди академиков и профессоров столько же глупцов, сколько среди дворников. Процент тот же. Как вам нравится такая идея? Если среди дворников 20% дураков, то 20% их среди академиков и профессоров>.

<Сближаться с властью должна не интеллигенция, а, наоборот, власть. Если правительство немножко поумнеет (а я считаю правительство в среднем все-таки глупым), оно поймет, что без этого жить нельзя>.

<Когда говорят, что Академия наук должна приносить прибыль, я расцениваю это как глупость. Фундаментальная наука — это знание о вещах, никому не нужных. Пока… В практику из такой науки попадает очень мало — десять процентов, а то и пять. Хотя, может быть, эти пять процентов — прорыв к новым технологиям. Но мы же не знаем заранее, где именно лежит золотой самородок. Поэтому государство должно вкладывать деньги в науку, не интересуясь результатом. А это может позволить себе только высокоцивилизованное общество… Если политика властных структур в отношении к науке не изменится, Россия превратится в страну «третьего мира»>.

<Думаю, нужно развивать не только логическое мышление, но и внелогическую сторону знания. Я говорю о тех дисциплинах, которые связаны с искусством, ведь именно искусство развивает образное мышление… Даже при решении математических задач нередко решающую роль может играть внелогическая компонента, способность подсознательно производить гармонизацию хаотической массы впечатлений>.

<К концу ХХ века стала очевидной несостоятельность «самонадеянного материализма». Не странно ли, что к этой мысли первыми пришли представители точного знания?>

<Прогресс коснулся только наших рук. Раньше копать канал заставляли рабов, теперь есть экскаватор. А нашей головы прогресс не коснулся. Не верите? Почитайте древних. Мы прекрасно понимаем древних, которые пишут о себе. Ведь понимаем же!>

<Печальную картину представляет как наше, так и западное общество. Только жрут, только потребляют — растительная жизнь, не опорно идущая вверх, а ползучая, этакая плесень: сверху что-то есть, а внизу — ничего. Все это было в Древнем Риме>.

<Сегодня, опираясь на «права человека», ничего не стоит не считаться с интересами родной страны, и эгоист не преминет воспользоваться такой возможностью… Иногда складывается впечатление, что современное демократическое государство, пекущееся о правах каждого отдельного гражданина, сознательно ведет политику уничтожения такого древнего института, как семья>.

<Раньше у нас всегда была идея, объединяющая людей и придающая их существованию высокий смысл. Высокой целью можно назвать такую, ради достижения которой человек способен терпеть любые невзгоды и даже пожертвовать жизнью, ибо в этой цели для него заключено не личное благо, а благо Родины. Сейчас ничего подобного нет. Болтают, что нашей целью является создание рыночной экономики, но вот поставьте-ка вопрос так: готов кто-нибудь пожертвовать жизнью ради создания рыночной экономики?..>

Борис Викторович говорил, что средневековое искусство во многих отношениях выше искусства Возрождения, что Возрождение связано и с потерями, а абстрактное искусство — полный упадок, называл это <явным движением к обезьяне>. Для меня, говорил он, нет ничего лучше русской иконы XV века. Преподобного Андрея Рублева он называл гениальнейшим живописцем, а его <Троицу> — вершиной мирового искусства.

Помню, как мы гуляем по Абрамцеву, и Борис Викторович рассказывает:

- Я смотрел все дорублевские иконы на этот сюжет и установил, что не было постепенного нарастания — это был скачок, нечто взрывоподобное. После Рублева все стали повторять его <Троицу>. Поскольку это был предел совершенства, все последующие повторения стали хуже. Догмат Церкви о единосущной и нераздельной Троице Рублев воплотил гениально…

Я прошу его рассказать о древней живописи.

- В древнем мире, например в Индии, человек не всегда воспринимал себя как <я>, правда ведь? — начинает Борис Викторович. — Вместо <я> было <мы>. По законам Ману личность ни за что не отвечает, отвечает семья. Сделал плохое — наказывают всю семью. Если герой — вся семья героическая. Поставим вопрос: как изображать мир с позиции <мы>? Я вижу этот стол таким, ты — другим… Как же сделать объективное изображение? В Египте выход нашли, это был… чертеж! В Египте передавали не видимое, а истинное. Незыблемые сущности вещей. Не то, что видишь, а то, что на самом деле, — отражение объективного пространства. Там развивалось не рисование, а художественное черчение… Я сравнил их фрески с нашими чертежами. Если приложить наши ГОСТы по черчению к египетскому искусству, все так и есть, ни одного отклонения. На пути от Древнего к Новому Царству еще были мелкие улучшения, но потом они достигли совершенства. Наше машиностроительное черчение тоже развивалось до XIX века, а потом остановилось, потому что лучше — нельзя. Так и у египтян. А искусствоведы писали, что, дескать, они чего-то не умели… Все это чушь собачья.

- А античность?

- У них тоже были изображения египетского типа, чернофигурные вазы например. Позже появились изображения перспективные. И этот момент совпадает с появлением первых философов! С появлением человеческого <я>. Перикл на похоронах афинян, погибших в битве со спартанцами, говорит, что у нас теперь каждый может сказать, что он — личность. Именно в тот момент, когда в Греции совершается поворот от <мы> к <я>, меняется система перспективы. Возникает <я>, и возникает все, что окружает человека. Появляется проблема близкого пространства. Никто не интересовался — что там, вдали. Дайте близкое рассмотреть, среди которого мое <я>. Математика показывает, что близкое пространство нужно передавать в параллельной перспективе. Так и было в античности. Лучше нельзя.

- Значит, и там не было неумения?

- А в средневековье использовалась обратная перспектива… Потому что все мы видим близкие предметы именно так. В близком пространстве человек все видит в параллельной или слабой обратной перспективе, никогда не видит сужения. Поэтому современные художники не любят писать близкие передние планы. Всегда начинают картину с того места, где кончаются обратная перспектива и все прочие неприятности…

- А Возрождение?

- Ренессанс — эпоха великих открытий, в том числе географических. Люди стали чувствовать себя хозяевами Вселенной. Их уже не так волнует близкое. Рисуют пейзажи, горизонт, за который они отправляются открывать новые земли. Меняется мироощущение, и рождается новое учение о перспективе, появляются другие художественные методы. Во времена Леонардо и Дюрера мастера кисти догадались, как строить перспективу, и некоторые художники стали рисовать воображаемые города с протяженными улицами, уходящими вдаль. С сегодняшней точки зрения — бессмыслица: просто ряд домов, которые уменьшаются в перспективе, вот и все содержание. Но тогда это потрясало, люди вдруг почувствовали передачу глубины на плоскости, пространство, воздух, чего не было раньше… А вообще-то движение от Египта к Возрождению это не подъем на вершину, а сначала — подъем на египетскую вершину, потом — на античную, потом — на средневековую, потом — на вершину Ренессанса.

Борис Викторович некоторое время молчит.

- В истории живописи есть еще одно <но> — это Сезанн. Все замечали, что на его картинах пространство деформировано. Я привлек математику, и оказалось, что перспектива Сезанна соответствует нашей зоне среднего видения, то есть пространству, которое лежит между далью и близью. Здесь прямые перестают быть прямыми, а параллельные — строго параллельными.

- А наши иконы, Борис Викторович?

- В иконах не было самомышления, своеволия. Даже Васнецов однажды сказал: <Мое искусство есть свеча, зажженная перед Ликом>. И любимое выражение современных художников <я так вижу> в древней Руси было совершенно невозможно, и слава Богу. Но творческое начало, конечно, присутствовало. Когда было нужно, Рублев совершенно правильно использовал обратную перспективу, например — в <Троице>. Но вообще-то русских иконописцев мало интересовало пространство. Их интересовал святой. Изображение нужно было для молитвы, с его помощью обращались к Первообразу. И вот чтобы образ выполнял эту роль, святой помещался на передний план — на обрезе рамы, как бы мы сейчас сказали. Перед ним уже никакого пространства, только сам молящийся. В Ренессансе пространство появилось в избытке: художники порой втаскивали наивный реализм туда, где ему совсем не было места. На самом деле на иконах не полагалось писать ничего, кроме золотого фона! Золотой фон — святость. Кроме того, на иконах святой изображается не по состоянию на земле, а в состоянии преображенной плоти. После второго Пришествия у нас у всех будет преображенная плоть, а святой — он уже такой. И реализм тут действительно ни к чему. Отсюда все так называемые <странности> русской иконописи. Наконец, еще один момент: древних иконописцев не волновал антураж. Они спокойно забывали о перспективе, их занимала суть, а не естественное восприятие. Позже, под влиянием Запада и католичества, уже стали изображать землю, строения… Первоначально было только то, что нужно для молитвы, то есть Лик.

- А абстракционисты?

- Это уже не живопись — вызов обществу, шарлатанство.

- А у вас есть любимые иконы?

- Из икон Божией Матери очень люблю икону <Знамение Новгородская>. Такой необычный для России тип <Оранты>. Поднятые руки — в позе моления. Замечательная икона, на меня она производит очень сильное впечатление. Более сильное, чем <Умиление> и <Одигитрия>… Еще я неравнодушен к иконе <Успение>. Это моя любимая икона, и, если бы мне предложили выбрать одну икону, я бы выбрал ее. Конечно, в древнерусском стиле, а не в стиле какого-нибудь Дюрера. Его <Успение> — это кошмар с церковной точки зрения. Да, он первоклассный художник, но ему не дано было писать так, как наши иконописцы школы Рублева и Феофана Грека. Понимаешь, <Успение> — это икона, где необходимо изобразить как потусторонний мир, так и посюсторонний. Вот <Рождество> это только наш мир, а <Сошествие во ад> — только мистический. А оба пространства — <Успение>. Мы видим Христа с душой Богоматери, Он в мистическом пространстве. А вот апостолы в нашем мире, и Христа они не видят. Иконописцы считали, что если бы Он присутствовал явно, то все бы смотрели на Него, а они смотрят на Богоматерь. Как передать эти два пространства? И смотри, как иконописцы решили проблему! Они, великие мастера, проявили, я бы сказал, невероятную ученость и применили чертежный прием. Они интуитивно сделали все абсолютно правильно: для передачи фигур Христа и Младенца (души Богоматери) используется другой тон, очень насыщенный. А апостолы переданы более спокойными, <приглушенными> красками. Гениально это сделано.

Продолжение следует