Как и ожидалось, с наступлением осени усилилась антицерковная кампания. Она приняла еще более изощренные формы и приобрела новых сторонников. Помимо «традиционных» антиклерикалов в лице представителей современного искусства, леворадикалов и борцов за права содомитов, теперь этот «нерушимый» антицерковный блок дополнили «широкие круги» либеральной интеллигенции, рок- и поп-музыканты, режиссеры, кинозвезды, а также просто богемные тусовщики без определенных занятий.

Как и ожидалось, с наступлением осени усилилась антицерковная кампания. Она приняла еще более изощренные формы и приобрела новых сторонников. Помимо «традиционных» антиклерикалов в лице представителей современного искусства, леворадикалов и борцов за права содомитов, теперь этот «нерушимый» антицерковный блок дополнили «широкие круги» либеральной интеллигенции, рок- и поп-музыканты, режиссеры, кинозвезды, а также просто богемные тусовщики без определенных занятий.

И самое печальное, что к ним примкнула часть так называемых церковных либералов, в том числе и некоторые клирики. Конечно, в этих кругах антиклерикальные настроения не столь явно выражены, однако их выдает в том числе возмущенный шепот о назревшей необходимости реформации в нашей Церкви.

Вся эта многоликая, шумная и активная публика демонстрирует свою чрезвычайную плодовитость, производя тонны и терабайты агитпродукции, кубометры актуального искусства, претендуя тем самым на монопольное выражение интересов «прогрессивной» и «открытой» части общества.

Однако за этой активностью, сопровождаемой декларациями о необходимости отделения Церкви от России, ее модернизации и реформации, построения современного общества, свободного от Бога и Его заповедей, все больше и больше проглядывает некий до боли знакомый образ.

Из этого коллективного как бы либерального и вроде бы современного и прогрессивного культурно-общественного тела предательски торчит ледоруб и поблескивает на нем глумливое пенсне.

Да, это Лейба Давидович Бронштейн, по кличке Троцкий, восстал из небытия и вновь тенью навис над нашей измученной Родиной. Причины такого метафизического явления отнюдь не случайны, они неразрывно связаны с событиями почти столетней давности и коренятся в них. И наш долг – разобраться с этим страшным прошлым, завершив «ту единственную гражданскую», пока она вновь не перешла в горячую фазу.

Для этого необходимо посмотреть в глаза реальности, и взгляд этот должен быть честным и поистине христианским. Он не должен приводить к анафематствованию всей окружающей нас жизни, однако выводы сделать необходимо. В то же время они не могут быть сделаны вне исторической перспективы, поскольку события разворачиваются в логике именно тех революционных лет. И главным действующим лицом в них по-прежнему является глашатай перманентной революции, вновь восставший из пепла преисподней.

Итак, Троцкий, незаслуженно отодвинутый советскими историками на задний план, был не только создателем Красной армии, советского государства и теории перманентной революции. Он также стоял у истоков революционной культуры, революционного искусства и был тем самым «скульптором», который наметил будущие формы и спроектировал скелет «нового человека» – человека без Бога, без Родины и без прошлого. Он сам говорил об этом так: «Человек поставит себе целью овладеть собственными чувствами, поднять инстинкты на вершину сознательности, сделать их прозрачными, протянуть провода воли в подспудное и подпольное и тем самым поднять себя на новую ступень – создать более высокий общественно-биологический тип, если угодно – сверхчеловека»[1].

Но для того, чтобы превратить русского человека в такое «сверхсущество», необходимо было совершить невероятное усилие, которое невозможно без страстной и метафизической веры в темную силу разрушения и распада, мистического соединения с ней. И Троцкий с фанатичной целеустремленностью двигался к этой цели, последовательно и бескомпромиссно разрушая все то, что было связано с русской культурой, русской цивилизацией и русской историей. Весьма примечательна в этой связи его реакция на сообщение Свердлова об убийстве царской семьи, которая выражалась в следующих словах: «Казнь царской семьи нужна была не просто для того, чтоб запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди полная победа или полная гибель»[2].

Эта манифестация абсолютного зла, концентрация мрачной сатанинской воли для достижения последних пределов распада бытия и есть основное содержание вектора, идущего от русской катастрофы 1917 года к сегодняшним событиям.

И этот вектор, как и прежде, стремителен и неизменен.

Предвижу возмущенные возражения: «Что вы бередите память убиенного Льва Давидовича?! И какое он имеет отношение к борьбе за светлые идеалы демократии и свободу самовыражения?!»

Что ж, давайте разберемся.

Абстрагируясь от поистине огромной роли Троцкого в создании красного карательного монстра, его «новаторства» в области захвата заложников и изуверских казней, сосредоточим внимание на главном его «достижении». Речь идет о масштабном антирелигиозном и антицерковном проекте, а также о разработке путей и формировании смыслов «новой» культуры.

Именно это является, на мой взгляд, основным полем, на котором развернулась его неуемная сатанинская энергия, результаты буйства которой мы и пожинаем по сей день. В самом деле, бунт и последовавшая за ним катастрофа имели глубочайший культурно-цивилизационный характер.

Троцкий прекрасно осознавал важность этого боя, происходящего на духовном уровне. Он понимал, что, пока жива Русская Церковь и русская культура, никакие расстрелы, погромы и карательные акции не принесут успеха. И поэтому он сосредоточил всю свою разрушительную энергию ненависти именно на этих двух основных составляющих русской цивилизации.

Эта война против Церкви и культуры шла параллельно и по сходному сценарию. Если в культуре происходило уничтожение тысячелетней традиции и замещение ее богоборческим монстром авангарда, то в Церкви была осуществлена детально проработанная операция обновленческого раскола. При этом методы и общая стратегия этих атак содержали три основных последовательных этапа.

Первый заключался в поиске инородного тела внутри системы для последующей поддержки и опоры на него. В Церкви такую опору Троцкий нашел в движении среди церковной интеллигенции, называвшемся «Новым религиозным движением (РНС). В культуре временными союзниками были выбраны леворадикальные художественные течения, в первую очередь футуризм.

Так, Троцкий, признавая в футуризме материал полезный и пригодный на начальном этапе, писал: «Довоенный футуризм знаменовал попытку на индивидуалистическом пути вырвать себя из прострации символизма и найти личный стержень в безличных завоеваниях материальной культуры»[3].

С одобрением он высказывался и о «Новом религиозном движении». Говоря о мысли Д.С. Мережковского о необходимости «воцерковить» светскую культуру, присвоить ей сакральный религиозный статус и тем самым привлечь в Церковь творческую интеллигенцию, Троцкий писал: «Она (идея «святости» культуры. – А.Я.) ни к чему не обязывает. Она ничего не требует. Ни аскетизма, ни покаяния в грехах культуры»[4].

Второй этап связан с процессом становления большевистской власти, которая требовала и новой эстетики организации пространств, и новых принципов устроения материалистического безбожного быта. И здесь Троцкий, опережая на годы Татлина и Родченко, формулирует основные принципы конструктивизма, ставя, таким образом, задачу перед «бойцами культурного фронта». Тремя годами раньше возникновения конструктивизма как течения в искусстве в статье «Искусство революции и социалистическое искусство» Троцкий писал: «В полном соответствии со всей тенденцией индустриальной культуры мы считаем, что художественное воображение в сфере производства материальных предметов будет направлено на выработку идеальной формы вещи как вещи, а не на украшение ее в качестве эстетической премии к самому предмету»[5].

Однако это торжество убожества было бы невозможно без уничтожения или хотя бы предельной деформации духовного стержня русского мира – Православной Церкви. И здесь Троцкий, вступая в жесткую полемику с Дзержинским, отстаивающим метод сугубых репрессий по отношению к Церкви, настаивает на необходимости, прежде всего, разрушительной работы изнутри. В тот сравнительно небольшой период времени, когда Троцкий был во главе антирелигиозной Комиссии по сосредоточению и учету ценностей, он предпринял беспрецедентные усилия по организации диверсии в Церкви. Обновленческий раскол был во многом разработан и осуществлен именно им.

Но Троцкий, будучи по своему типу сектантом, фанатичным и целеустремленным, не ограничился сиюминутным эффектом. Его мятущийся богоборческий дух стремился вперед, к последним пределам бытия. И поэтому третий этапего наступления на русскую культуру и Русскую Церковь был рассчитанной стратегией и простерся за пределы его скорбной земной жизни. Троцкий формировал будущую культуру как проект нового социалистического искусства в полном соответствии с сектантской моделью. Это будущее искусство должно было безоговорочно служить одной сверхцели – культу, заменившему христианство, – предваряя и подготавливая последнюю апокалиптическую классовую битву мировой революции. Полностью осуществились в истории советского искусства слова Троцкого о том, что «искусство революции, которое неизбежно отражает все противоречия переходной общественности, не нужно смешивать с социалистическим искусством, для которого еще не создана база. С другой стороны, нельзя забывать, что социалистическое искусство вырастет из искусства переходной эпохи»[6]. Видимо, эти поразительно исторически точные прогнозы, описывающие будущую трансформацию авангарда в социалистический реализм, вовсе не являются пророчеством – скорее, их можно отнести к продуманному и хорошо просчитанному плану развития большевистской культуры. Еще больше убеждают нас в этом емкие и однозначные характеристики будущего искусства, данные Троцким в утвердительной форме задания будущим адептам: «Социалистическое искусство возродит трагедию. И конечно, без Бога. Новое искусство будет безбожным искусством»[7].

И здесь мы уже видим несомненную связь с последними событиями антиклерикальной революции. С плясками в храме, с изощренным богохульством на выставках современного искусства, которое многим обязано большевикам, и в первую очередь троцкистской теории революционного искусства. Несмотря на то, что интернациональный contemporary art в массе своей формально дистанцируется от марксизма, являющегося для него устаревшим модернистским проектом, его корни находятся в троцкистско-лефовских экспериментах 1910–1920-х годов. Недаром среди участников бунта 1968 года, прокатившегося по Европе и Америке и ставшего важной частью священной истории современной культуры, был столь популярен Троцкий и его сочинения.

Мы видим также, что застарелый духовный недуг обновленчества порождает новые причудливые фантомы, начиная от попыток воцерковить троцкистскую современную культуру и заканчивая проектами реформирования «архаичной» Церкви.

Все это говорит о том, что Лейбу Давидовича нельзя воспринимать просто как этакого лохматого чудака, местечкового революционера-неудачника. Нет, это страшная и фатальная фигура, невероятно много сделавшая для разрушения исторической России, русской культуры и Церкви.

Эманация абсолютного зла, которую олицетворял и олицетворяет Троцкий, – пугающе современна. Его восстание из небытия в наши дни вовсе не случайно, поскольку антикультурный, интернациональный (а по сути антинациональный) и антицерковный вектор никуда не исчез. Наоборот, он еще более оформился и оброс вспомогательными институциями. К ним относится и «свободная» пресса, и современные левые движения, и актуальное искусство, и «молодежная культура».

Но мы узнаем его звериный лик, проступающий сквозь цветные балаклавы, псевдоинтеллектуальный дискурс и антиклерикальное беснование.

Да, мы узнаем хватку этого безжалостного и циничного монстра, и нас не могут обмануть псевдолиберальные одежды, в том числе и внешне церковные ризы, которыми он маскируется.

Но если мы со Христом, то власть его тщетна и злоба бессильна.

И тогда грозным предзнаменованием для него и великим утешением для нас станут звучать слова псалмопевца: «На аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия. Яко на Мя упова, и избавлю и; покрыю и, яко позна имя Мое» (Пс. 90: 13–14).

[1] Троцкий Л. Перманентная революция. М., 2005. С. 300.

[2] Троцкий Л. Дневники и письма. Нью-Йорк, 1986. С. 101.

[3] Троцкий Л. Перманентная революция. С. 295.

[4] [Троцкий Л.Д.] Белый бычок и культура // Киевская мысль. 1909. № 29.

[5] Троцкий Л. Перманентная революция. С. 295.

[6] Там же. С. 279.

[7] Там же. С. 299.

Андрей Яхнин

Источник